Cанька: 8. Учитель физики

Два бомжа сцепились насмерть, зверски курочили друг друга. Победитель (или оставшийся в живых) становился полновластным хозяином мусорного бака, стоявшего на территории дорогой автостоянки в центре города.

Обоих Санька знал.

Тот, что был повыше, в сером, изрядно поношенном костюме, в светлой, когда-то белой рубашке, при галстуке неопределенного цвета — бывший учитель физики, вдовец, пенсионер. На пенсию его спровадили. Новая директриса, присланная из гороно для укрепления кадров, решила, что старик слишком мягкотел для современной школы. За последние несколько лет учитель и в самом деле не поставил ни одной «двойки». Считал: кто хочет знать физику, того и «тройка» заставит задуматься. Кому же физика до фонаря, и «единицей» не проймешь. Не спасло учителя даже то, что для многих поколений учеников он был примером честности и порядочности.

Лишившись любимой работы, которой посвятил всю жизнь, он первое время не выходил из дома. «Как смотреть ребятам в глаза? — задавал себе один и тот же вопрос. — Воспитывал, говорил: нужно стремиться жить по-ленински, и договорился — вышвырнули как собачонку». Потихоньку учитель стал растворять тоску и переживания в горькой. Выпивал поначалу немного, но с каждым днем организм требовал горячительного все больше, что и довело былого кумира детей до нищеты. А потом он лишился и крыши над головой: падчерица не пожелала жить с «тунеядцем» и буквально вытолкала его за дверь. Судиться? Нет уж, увольте, — пошел бомжевать.

Второй претендент на право ковыряться в «престижной» помойке явился сюда как бы из противоположного лагеря. Всю жизнь (с небольшими и редкими перерывами) он просидел в тюрьмах, «кося», как сам похвалялся, под дурака (может, потому и выжил). И хотя был зэком со стажем (как-никак особо опасный рецидивист) и оставил след почти на всех зонах бывшего Союза, на роль рэкетира, бандита, вожака преступной группировки не подходил: ослаб телом и умом. Не наученный работать, по­бирался.

Сейчас он дрался за то, чтобы не мыкаться по городу в поисках пищи, не красть из чужих помоек (что всегда небезопасно), а иметь свою, к тому же сытную и расположенную недалеко от подвала, где ночевал.

Зэку удалось подмять соперника под себя и схватить за горло. Но убивать он не собирался: все же бомжевать — не париться на «зоне». Мял в пальцах кадык учителя и хрипел: «Уйди, сука, это мое, уйди».

Тот молчал. Лишь пылающие глаза кричали, какую душевную муку испытывает этот человек.

Санька не выдержал, подбежал, отшвырнул уголовника:

— Убирайся, подонок!

Зэк бросил на него исподлобья испытующий взгляд, но дергаться не посмел, отступил, обернулся к учителю:

— Ничего, интеллигентик, ничего. Не каждый день за тебя заступаться будут. Когда-нибудь одного подкараулю! Костюмчик и фейс так отглажу…

Он пробубнил что-то еще и ретировался.

До боли в сердце Санька жалел учителя, но, вспомнив, как не любил тот снисхождения и сочувствия, сделал вид, будто не узнал его:

— Потерпите немного, сбегаю вызову «скорую».

— Не стоит беспокоиться, молодой человек, все нормально, — перебил учитель, вытирая платком кровь с лица. — «Скорая помощь», потом милиция… Не хочу связываться с этой публикой. Уходите, прошу вас, пожалуйста, а то, чего доброго, и вас заодно…

Его «пожалуйста» напомнило выпускной экзамен по физике. Тогда учитель увидел, что Санька запнулся, готовый поплыть, и успокоил: «Не волнуйся, соберись, пожалуйста, с мыслями, возьми себя в руки. Ты ведь знаешь закон Шарля Кулона, сто раз выводил…» И Санька вспомнил, вернее, сформулировал тот закон сразу, в уме.

Санька не стал перечить учителю, упрашивать принять помощь. Взгляд учителя заставил его опустить глаза. «Мы во всем виноваты, мы! — корил Санька себя. — Заслуженный учитель — бомж, и все молчат! Моя хата с краю. Что-то надо менять, развязывать этот гордиев узел».

— Идите, идите, не беспокойтесь, — как бы прочитав Санькины мысли, подтолкнул его учитель.

Санька отошел, но в машину садиться не спешил. Стоял, ждал: вдруг вернется зэк. Но тот не появился…

Когда поздно вечером ставил машину на стоянку, ни учителя, ни зэка поблизости не было.

Утром позвонил главный редактор и напомнил: «Рукопись необходимо сдать максимум через две недели, иначе — вылетите из плана».

Выхода не было, и Санька взял отпуск: надо наконец дописать некогда заброшенную повесть, завершающую книгу.

Через две недели рукопись была готова. Можно везти. Да и машина заждалась на стоянке.

— Что-то давно вас не было видно, — встретил Саньку сторож. — Все пишете, так сказать, творите? Понятно. А у нас тут другие дела творятся. Менты вторую неделю шастают, покоя не дают. Бомжа нашего помните? Того чудика, что в костюме и при галстуке ходил, словно профессор? Знали его? Так вот, убили старика! И пред­ставляете кто? Следователь говорил, что даже он был поражен: проломил бомжу голову бывший одноклассник. Не дотянув до восьмого, он бросил учебу, впоследствии всю жизнь провел в тюрьмах и лагерях. И вот встреча одноклассников спустя пятьдесят лет. Со свиданьицем, как говорится. А что это вы так побледнели? Бомжа ведь убили, не кого-нибудь…